Первой песней, написанной в годы Великой Отечественной войны, была «Священная война». Эта патриотическая композиция стала настоящим гимном советского народа. Уже 24 июня 1941 года в газетах «Красная звезда» и «Известия» было опубликовано стихотворение Василия Лебедева-Кумача «Священная война». Перед роковым сообщением о нападении Германии на СССР поэт просматривал кинохроники бомбардировок европейских городов, и, потрясенный увиденным, он написал стих. Прочитав в газете проникновенные строки, композитор Александр Васильевич Александров сочинил к ним музыку. И уже на пятый день войны перед отправляющимися на фронт солдатами, на площади Белорусского вокзала, состоялась премьера «Священной войны» в исполнении Ансамбля песни и пляски Красной Армии под руководством Александова. Отсюда, за считанные дни, зовущая к подвигам песня распространилась по всему Союзу.
Одна из самых лирических песен военных лет, «В землянке», «родилась» совершенно случайно. Текстом песни стало написанное в ноябре 1941 года стихотворение поэта и журналиста Алексея Суркова, которое он посвятил жене Софье Антоновне и написал в письме. В феврале 1942 года теплые и глубоко личные строки Суркова настолько вдохновили композитора Константина Листова, что тот написал для них музыку. Он же стал первым исполнителем этой песни. 25 марта 1942 года песня «В землянке» была опубликована в «Комсомольской правде». К тому времени ее любили и пели и бойцы, и те, кто их ждал.
Позитивная «Песенка фронтового шофера» появилась в 1947 году в программе «Клуб веселых артистов». Авторы слов – Борис Ласкин и Наум Лабковский, музыка – Борис Мокроусов. Песня была написана как своего рода дополнение к знаменитому киногерою Минутке, из картины «Великий перелом». Несмотря на то, что роль Минутки была эпизодической, его героический подвиг – соединение проводов для восстановления телефонной связи с командным полком – запомнили все. Оптимистичного, смешного Минутку играл Марк Бернес, он же великолепно спел «Песенку фронтового шофера».
В 1940 году по просьбе руководства Политуправления Киевского военного округа для Окружного Ансамбля песни и пляски поэтом Яковом Шведовым и композитором Анатолием Новиковым была создана песенная сюита о молдавских партизанах. Всего в сюите было семь песен, среди них, как Вы уже догадались, и «Смуглянка», написанная на основе молдавского фольклорного творчества. В начале Великой Отечественной войны ноты цикла у Новикова потерялись. Восстановив по памяти черновые наброски, Анатолий Григорьевич показал «Смуглянку» на радио. Но «несерьезная» песня не произвела впечатления на руководство. Только в конце 1944 года песня о молдавской девушке-партизанке в числе прочих композиций Новикова была по достоинству оценена руководителем Ансамбля песни пляски Красной Армии А. В. Александровым. Так веселая лирическая песня о партизанах Гражданской войны стала любимой как в тылу, так и на фронте.
Я вырос в ленинградскую блокаду, Но я тогда не пил и не гулял. Я видел, как горят огнем Бадаевские склады, В очередях за хлебушком стоял. Граждане смелые! А что ж тогда вы делали, Когда наш город счет не вел смертям?- Ели хлеб с икоркою, А я считал махоркою Окурок с-под платформы черт-те с чем напополам. От стужи даже птицы не летали, И вору было нечего украсть, Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали, А я боялся — только б не упасть. Было здесь до фига Голодных и дистрофиков — Все голодали, даже прокурор. А вы в эвакуации Читали информации И слушали по радио «От Совинформбюро». Блокада затянулась, даже слишком, Но наш народ врагов своих разбил,- И можно жить, как у Христа за пазухой, под мышкой, Да только вот мешает бригадмил. Я скажу вам ласково: — Граждане с повязками! В душу ко мне лапами не лезь! Про жизнь вашу личную И непатриотичную Знают уже органы и ВЦСПС.
На братских могилах не ставят крестов, И вдовы на них не рыдают — К ним кто-то приносит букеты цветов, И Вечный огонь зажигают. Здесь раньше вставала земля на дыбы, А нынче — гранитные плиты. Здесь нет ни одной персональной судьбы — Все судьбы в единую слиты. А в Вечном огне виден вспыхнувший танк, Горящие русские хаты, Горящий Смоленск и горящий рейхстаг, Горящее сердце солдата. У братских могил нет заплаканных вдов — Сюда ходят люди покрепче. На братских могилах не ставят крестов… Но разве от этого легче?!
Всего лишь час дают на артобстрел — Всего лишь час пехоте передышки, Всего лишь час до самых главных дел: Кому — до ордена, ну а кому — до «вышки». Всего лишь час до самых главных дел: Кому — до ордена, ну а кому — до «вышки». За этот час не пишем ни строки — Молись богам войны, артиллеристам! Ведь мы ж не просто так — мы штрафники, Нам не писать: «…считайте коммунистом». Перед атакой — водку, — вот мура! Свое отпили мы еще в гражданку, Поэтому мы не кричим «ура» — Со смертью мы играемся в молчанку. У штрафников один закон, один конец: Коли, руби фашистского бродягу! И если не поймаешь в грудь свинец — Медаль на грудь поймаешь за отвагу. Ты бей штыком, а лучше — бей рукой: Оно надежней, да оно и тише. И ежели останешься живой — Гуляй, рванина, от рубля и выше! Считает враг: морально мы слабы, — За ним и лес, и города сожжены. Вы лучше лес рубите на гробы — В прорыв идут штрафные батальоны! Вот шесть ноль-ноль — и вот сейчас обстрел. Ну, бог войны, давай без передышки! Всего лишь час до самых главных дел: Кому — до ордена, а большинству — до «вышки».
Сегодня не слышно биенья сердец — Оно для аллей и беседок. Я падаю, грудью хватая свинец, Подумать успев напоследок: «На этот раз мне не вернуться, Я ухожу, придет другой». Мы не успели, не успели оглянуться, А сыновья, а сыновья уходят в бой. Вот кто-то решив: «После нас — хоть потоп», Как в пропасть, шагнул из окопа, А я для того свой покинул окоп, Чтоб не было вовсе потопа. Сейчас глаза мои сомкнутся, Я крепко обнимусь с землей. Мы не успели, не успели оглянуться, А сыновья, а сыновья уходят в бой. Кто сменит меня, кто в атаку пойдет? Кто выйдет к заветному мосту? И мне захотелось: пусть будет вон тот, Одетый во всё не по росту. Я успеваю улыбнуться, Я видел, кто придет за мной. Мы не успели, не успели оглянуться, А сыновья, а сыновья уходят в бой. Разрывы глушили биенье сердец, Мое же — мне громко стучало, Что все же конец мой — еще не конец: Конец — это чье-то начало. Сейчас глаза мои сомкнутся, Я ухожу — придет другой. Мы не успели, не успели оглянуться, А сыновья, а сыновья уходят в бой.
Я стою, стою спиною к строю,- Только добровольцы — шаг вперед! Нужно провести разведку боем,- Для чего — да кто ж там разберет… Кто со мной? С кем идти? Так, Борисов… Так, Леонов… И еще этот тип Из второго батальона! Мы ползем, к ромашкам припадая,- Ну-ка, старшина, не отставай! Ведь на фронте два передних края: Наш, а вот он — их передний край. Кто со мной? С кем идти? Так, Борисов… Так, Леонов… И еще этот тип Из второго батальона! Проволоку грызли без опаски: Ночь — темно, и не видать ни зги. В двадцати шагах — чужие каски,- С той же целью — защитить мозги. Кто со мной? С кем идти? Так, Борисов… Так, Леонов… Ой!.. Еще этот тип Из второго батальона. Скоро будет «Надя с шоколадом» — В шесть они подавят нас огнем,- Хорошо, нам этого и надо — С богом, потихонечку начнем! С кем обратно идти? Так, Борисов… Где Леонов?! Эй ты, жив? Эй ты, тип Из второго батальона! Пулю для себя не оставляю, Дзот накрыт и рассекречен дот… А этот тип, которого не знаю, Очень хорошо себя ведет. С кем в другой раз идти? Где Борисов? Где Леонов?.. Правда жив этот тип Из второго батальона. …Я стою спокойно перед строем — В этот раз стою к нему лицом,- Кажется, чего-то удостоен, Награжден и назван молодцом. С кем в другой раз ползти? Где Борисов? Где Леонов? И парнишка затих Из второго батальона…
Я вам мозги не пудрю — уже не тот завод. В меня стрелял поутру из ружей целый взвод. За что мне эта злая, нелепая стезя?- Не то чтобы не знаю — рассказывать нельзя. Мой командир меня почти что спас, Но кто-то на расстреле настоял, И взвод отлично выполнил приказ, Но был один, который не стрелял. Судьба моя лихая давно наперекос,- Однажды «языка» я добыл, да не донес. И особист Суэтин, неутомимый наш, Еще тогда приметил и взял на карандаш. Он выволок на свет и приволок Подколотый, подшитый материал, Никто поделать ничего не смог. Нет, смог один, который не стрелял. Рука упала в пропасть с дурацким криком «Пли!» И залп мне выдал пропуск в ту сторону земли. Но слышу:- Жив зараза. Тащите в медсанбат! Расстреливать два раза уставы не велят. А врач потом все цокал языком И, удивляясь, пули удалял, А я в бреду беседовал тайком С тем пареньком, который не стрелял. Я раны, как собака, лизал, а не лечил, В госпиталях, однако, в большом почете был. Ходил в меня влюбленный весь слабый женский пол: — Эй ты, недостреленный! Давай-ка на укол! Наш батальон геройствовал в Крыму, И я туда глюкозу посылал, Чтоб было слаще воевать ему, Кому? Тому, который не стрелял. Я пил чаек из блюдца, со спиртиком бывал, Мне не пришлось загнуться, и я довоевал. В свой полк определили. — Воюй, — сказал комбат,- А что недострелили, так я невиноват!.. Я тоже рад был, но, присев у пня, Я выл белугой и судьбину клял,- Немецкий снайпер дострелил меня Убив того, который не стрелял.